Том 4. Книга 2. Дневниковая проза - Страница 52

* * *

Душа у меня — царь, тело — раб.

* * *

Бог, давший мне широкие плечи и крепкие руки, знал, что он делал. Но Бог, давший мне при этом такую душу — определенно не знал.

* * *

Аля: Марина! Когда у нас совсем нечего будет есть — даже гнилой картошки — я сделаю чудо. Я теперь его не делаю, п<отому> ч<то> раз мы едим гнилую картошку — значит, ее можно есть?

* * *

— «Марина, я только представляюсь маленькой девочкой, я только представляюсь, что я труслива, что я ленива, что я не хочу есть.

Я — существо, Марина! Я знаю все вперед — и все назад».

* * *

«Марина! Ведь Вы тоже не простой человек!»

— «Ты думаешь?»

— «Неужели Вы этого до сих пор не знали? Как же Вы можете быть простым человеком, когда у Вас — такая дочь?!»

* * *

Заставить изображение Спасителя портретом Наполеона (глаза, как угли — в золоте киота!). Вот мои 16 лет. (Внучка священника Владимирской губ<ернии>!)

* * *

Я во Франции XX века — бессмысленно. Все мои партнеры (указывая на небо или в землю): — там.

* * *

Революция в Венгрии: Будапешт. Демонстрация кельнеров с цыганским оркестром.

* * *

Благовещенье 1919 г.

У телефона: — Я слушаю. Муж<ской> голос: — Попросите, пожалуйста, Марину Ивановну. — Это я. — Ах, это Вы, Марина Ивановна? Я не узнал Вашего голоса. Говорит К. В. К<авдаур>ов. — Здравствуйте, К<онстантин> В<асильевич>. — М<арина> И<вановна>, я получил известие из Крыма и должен Вам сказать, что Сережа… — Убит, — мысленно подсказываю я. — Жив и здоров и просил Вам кланяться.

* * *

Минут пять спустя начинаю плакать. — Точное чувство до краев переполненных глаз, — слезы еще не текут. Колени дрожат. Чувство легкой физической тошноты.

* * *

Благовещенье! Благая весть! Недаром это мой любимый праздник! Я ровно 6 мес<яцев> ничего не знала о Сереже!

* * *

У меня есть судьба. Поэтому — быть может — я так — дотла — лишена честолюбия.

Вижу ее ясно, как на географической карте. Если бы я была на острове, у меня тоже была бы судьба.

* * *

Я в любви: Гибкость до последнего предела, и — в последнюю минуту — отпор. (Гордыня).

* * *

3<авад>скнй: — «М<арина> И<вановна>, я хочу прийти к Вам. Можно?»

Я: — «Нельзя. У меня дверь заперлась и не открывается».

А<нтоколь>ский: — «А помните, что Вы говорили про красоту? Помните: красота — отмычка».

3<авад>ский, деловито: — Нужно будет прийти.

* * *

Два несчастных счастья:

1) Несчастье для души и счастье для тела: — Брать в долг. 2) Счастье для души и несчастье для тела: — Отдавать долг.

* * *

Аля, ночью: —…и небо было, как черный пурпур.

* * *

Апрель. Трагическая Вербная Суббота. Потеряла (в воду канули!) 500 р<ублей>. Спрятала — вместо них — две ложечки сахара в конверте. — 500 руб<лей>! 50 ф<унто>в картофеля — или почти башмаки — или калоши +20 ф<унтов> картофеля — или…

Потеряла за три дня 1) старинную овальную флорентийскую брошку (сожгла), 2) башмаки (сожгла), 3) ключ от комнаты, 4) ключ от книжного шкафа, 5) 500 р<ублей>.

О, это настоящее горе, настоящая тоска! Но горе — тупое, как молоток бьющее по голове.

Я одну секунду было совершенно серьезно — с надеждой — поглядела на крюк в столовой.

— Как просто! —

Я испытывала самый настоящий соблазн.

* * *

У некоторых людей тело более духовно, чем у других душа (Аля, Сережа).

* * *

Аля, слушая «Пара гнедых»: — «Марина! Стыдно генералу засыпать на груди у молодой блудницы. Лучше бы сражаться в бою».

* * *

История с Волконским

«К<нязь> Волконский! Я пишу слово К<нязь> и чувствую себя в восторге» — вот начало моего письма к В<олкон>скому. Дальше ласковый и веселый рассказ о том, как я уже однажды стояла у ворот с письмом, но встретила М<чеде>лова и ушла с ним по мартовским московским лужам 1919 года, так и не узнав про старинную Англию. (Повод к моему письму. Что это просто любовь — я написать не решилась!) — Еще такая фраза: «Я Вас никогда не видала и ничего о Вас не знаю, кроме того 1) что Вы были на острове Мадере, 2) влюблены в родительный падеж, 3) только что выздоровели от сыпного тифа. — Три разных источника». — Дальше извинение за то, что я, будучи незнакома, пишу, и надежда, что он не сочтет это за невоспитанность. Еще пожелание выздоровления. И привет. И все. — Письмо на мой, и на моей породы людей — взгляд: простое, доверчивое, ласковое, очаровательное, на средний взгляд: странное. Можно, дурно относясь ко мне, назвать его экстравагантным. «Так незнакомым людям не пишут».

Экзаменуя себя строго: письмо вольное, но не фамильярное. Мне даже унизительно писать это слово.

И вот, на другой день, в воскресенье, — звонок по телефону.

— Мне нужно такую-то.

— Я.

— Говорит Волконский. Вы ко мне писали. Я ничего не понял из Вашего письма. Что Вам от меня нужно?

— Не поняли почерка или содержания?

— Содержания.

— Я просила Вас дать мне некоторые сведения о старинной Англии.

— Я старый человек и считаю такие шутки неуместными. («Я пишу слово К<нязь> и в восторге»). Это наглость!

— Вы меня не поняли.

— И как старый человек считаю долгом сказать Вам, что незнакомым людям не пишут. Это невоспитанность.

— Я очень жалею, что…

— Я был в Англии 25 лет назад, три дня. Какая наглость!

— Если Вы так сердитесь, то лучше давайте прекратим разговор.

— Я не сержусь, но должен Вам сказать, что это нахальство. И советую Вам в другой раз так не шутить, п<отому> ч<то> такие шутки могут очень плохо кончиться. — Это неслыханно!